ЗВЕЗДНЫЕ
ДНЕВНИКИ ИЙОНА ТИХОГО
Отрывок из "Путешествия восьмого"
Итак, это свершилось. Я был делегатом Земли в Организации Объединенных планет или, точнее, кандидатом; хотя даже и не так: ведь не мою лично кандидатуру, а всего человечества собирались обсуждать на Пленарной Ассамблее.
...
Был это первый в истории человечества дипломатический
инцидент на галактической арене.
Хорошо еще, что именно Тарракания собиралась
рекомендовать нашу кандидатуру на заседании
...
Хорошо, - продолжал тарраканин. - Значит,
я произнесу речь, - так? - обрисовывающую ваши великие достижения, которые дают
вам право занять место в Астральной Федерации... Это, понимаете ли, в известном
смысле устаревшая формальность; ведь вы же не ожидаете каких-либо оппозиционных
выступлений... а?
- Н-нет... не думаю... - пробормотал я.
- Конечно! Да и с какой бы стати! Значит,
формальность, - так? - однако мне нужны точные данные. Факты, подробности, понимаете?
Атомной энергией вы, разумеется, располагаете?
- О, да! Да! - поспешно заверил я.
- Отлично. А, в самом деле, это у меня есть,
председатель оставил мне свои заметки, но его почерк... гм... Итак, давно ли-вы
располагаете этой энергией?
- С шестого августа 1945 года!
- Превосходно. Что это было? Первая энергетическая
станция?
- Нет, - ответил я, чувствуя, что краснею,
- первая бомба. Она уничтожила Хиросиму.
- Хиросиму? Это что, метеор?
- Не метеор... город.
- Город?.. - произнес тарраканин с некоторым
беспокойством. - Значит, как бы это сказать... - Он некоторое время раздумывал.
- Лучше ничего не говорить! - вдруг решил он. - Ну ладно, но какие-то основания
для похвал мне необходимы. Подбросьте, пожалуйста, что-нибудь, но поскорее,
мы уже скоро прибудем на место.
- Э... э.. космические полеты... - начал
я.
- Само собой понятно, иначе вас здесь не
было бы, - пояснил он, чуточку бесцеремонно, как мне показалось. - На что вы
предназначаете основную часть народного дохода? Ну, вспомните, пожалуйста, какие-нибудь
гигантские инженерные начинания, архитектура в космическом масштабе, гравитационно-солнечные
пусковые установки, да? - быстро подсказывал он мне.
- А, строим... мы строим, - буркнул я. -
Народный доход не очень-то велик, много идет на вооружение...
- Вооружение чего? Континентов? Против землетрясений?
- Нет... войска... армии...
- Это что? Хобби?
- Не хобби... внутренние конфликты... -
бормотал я.
- Но это никакая не рекомендация! - сказал
он с явным неодобрением. - Ведь не прилетели же вы сюда прямо из пещер! Ученые
ваши давно должны были рассчитать, что всепланетное сотрудничество всегда выгоднее,
чем драки за добычу И гегемонию!
- Рассчитали, рассчитали, но есть причины...
исторического характера, знаете ли...
- Оставим это! - сказал он. - Ведь я здесь
не защищать вас должен, как обвиняемых, а рекомендовать, выдвигать, указывать
на ваши заслуги и добродетели. Понимаете?
- Понимаю...
Язык мой одеревенел, будто его кто заморозил,
воротничок фрачной сорочки жал, манишка размякла от пота, который лил с меня
ручьями; я зацепился верительными грамотами за ордена и надорвал наружный лист...
Тарраканин, нетерпеливый, а вместе с тем барски надменный и слегка отсутствующий,
заговорил с неожиданным спокойствием и мягкостью (тертый дипломат!).
- Я, пожалуй, буду говорить о вашей культуре.
О ее выдающихся достижениях. Есть у вас культура? - бросил он внезапно.
- Есть! Великолепная! - заверил я.
- Это хорошо. Искусство?
- О да! Музыка, поэзия, архитектура!
- Значит, все же есть архитектура! - воскликнул
он. - Превосходно. Это я запишу. Взрывчатые вещества?
- Как - взрывчатые?
- Ну, творческие взрывы, управляемые для
регулировки климата, передвижения континентов, рек... это у вас имеется?
- Пока только бомбы... - сказал я и уже
шепотом добавил: - Но они очень разные... напалмовые, фосфорные, даже с ядовитыми
газами...
- Это не то, - сухо ответил он. - Будем
держаться в сфере духа. Во что вы верите?
Этот тарраканин, которому предстояло нас
рекомендовать, вовсе не был, как я уже сообразил, специалистом по земным де-лам,
и при мысли о том, что от выступления столь невежественного существа зависит,
быть нам или не быть на всегалактическом форуме, у меня, по правде говоря, дыханье
сперло. "Что за невезенье, - думал я, - надо же было, чтобы как раз отозвали
того, настоящего землиста!"
- Верим во всеобщее братство, в превосходство
мира и сотрудничества над войной и ненавистью, считаем, что мерой всех вещей
должен быть человек...
Он положил тяжелый присосок на мое колено.
- Почему же человек? - сказал он. - Впрочем,
не будем об этом. Но ваш перечень негативен: не надо войны, не надо ненависти...
Туманности ради, неужто нет у вас никаких положительных идеалов?
Мне было невыносимо душно.
- Мы верим в прогресс, в лучшее будущее,
в могущество науки...
- Наконец что-то! - воскликнул он. - Так,
наука... это хорошо, мне пригодится. На какие науки вы больше всего ассигнуете?
- На физику... Исследования в области атомной
энергии...
- Это я уже слыхал. Знаете что? Вы, главное,
молчите. Я уж сам этим займусь. Положитесь во всем на меня. Не падайте духом!
...
- Даже плотоядность
не может никому вменяться в вину, поскольку она возникла в ходе естественной
эволюции! Однако же, различий, отделяющих так называемого человека от животных
- его сородичей, почти не существует! "Подобно тому, как высокий индивидуум
не может считать, что рост дает право ему пожирать тех, кто ниже ростом, так
и наделенный несколько более высоким разумом не может ни убивать, ни пожирать
тех, кто ниже по умственному уровню, а если уж он должен это делать (Выкрики:
"Не должен! Пускай шпинат ест!"), если, говорю, должен, из-за трагического наследственного
отягощения, то следовало бы ему поглощать свои окровавленные жертвы тайком,
в норах своих и в самых темных закоулках пещер, терзаясь угрызениями совести
и надеясь, что когда-нибудь сможет он освободиться от бремени этих непрерывных
убийств. К сожалению, не так поступает Monstroteratus Furiosis, Он подло бесчестит
останки, душит их и тушит, бьет и режет, развлекается этим и лишь потом насыщается
в местах общей кормежки, глядя на прыжки обнаженных самок своего вида, ибо это
усиливает его влечение к мертвечине. Необходимость же изменить это положение
вещей, взывающее ко всей Галактике о мести, даже не приходит в его полужидкую
голову. Наоборот, он напридумывал себе высшие оправдания, которые, разместившись
между желудком, этим могильным склепом бесчисленных жертв, и бесконечностью,
уполномочивают его убивать с гордо поднятой головой. Чтобы не отнимать
время у Высокого Собрания, не буду больше говорить о делах и нравах так называемого
человека разумного. Один из его предков подавал некоторые надежды. Был это вид
Homo neanderthalensis. Им стоит заинтересоваться. Походя на современного человека,
он имел больший объем черепа, а значит, и больший мозг, то есть разум. Собиратель
грибов, склонный к раздумьям, страстно любящий искусство, кроткий, флегматичный,
он, несомненно, заслужил, чтобы вопрос о его членстве сегодня рассматривался
на этом Высоком собрании. К сожалению, его нет в живых. Не может ли нам сообщить
делегат Земли, которого мы имеем честь принимать здесь, что случилось с таким
культурным и симпатичным неандертальцем? Землянин молчит, так я скажу за него:
неандерталец истреблен целиком, стерт с лица Земли так называемым Homo Sapiens.
Мало ему, однако же, было мерзости братоубийства, принялись вдобавок земные
ученые чернить несчастную жертву себе, а не ей, большемозглой, приписывая высший
разум. И вот перед нами, в этом достойном зале, в этих величественных стенах,
находится представитель Nacroludentia, смекалистый в поисках смертоносных утех,
изобретательный конструктор средств уничтожения, возбуждающий своим видом и
смех и ужас, с которыми мы еле можем совладать; и вот видим мы тут, на доселе
не запятнанной белой скамье, существо, которое не обладает даже отвагой профессионального
преступника, ибо свою карьеру, отмеченную следами убий-ств, неустанно приукрашивает
фальшивыми названиями, ужасное истинное значение которых может расшифровать
любой объективный исследователь звездных рас. Итак, Высокий Совет...
Из его двухчасовой речи я действительно
улавливал лишь отрывки, но с меня и этого вполне хватало. Тубанец создавал образ
чудовищ, купающихся в крови, и делал это не спеша, последовательно, открывая
все новые, заранее разложенные на пюпитре ученые книги, анналы, хроники, а уже
использованные швырял об пол, словно охваченный внезапным отвращением к ним,
- будто даже страницы, где говорилось о нас, слиплись от крови жертв. Затем
принялся он за историю нашей цивилизации, рассказывал об избиениях и резне,
о войнах и крестовых походах, о массовых убийствах, показывал эстампы, демонстрировал
на эпидиаскопе технологию преступления и пытки, древние и средневековые; когда
же он обратился к современности, шестнадцать служителей подкатили к нему на
прогибающихся от тяжести тележках кипы нового фактографического материала; другие
служители или, верней, санитары ООП, передвигаясь на маленьких геликоптерах,
оказывали тем временем первую помощь массам млеющих слушателей этого реферата,
обходя лишь меня одного, в простодушной уверенности, что поток зловещей информации
о земной культуре мне ничуть не повредит. А я где-то в середине этой речи начал,
как на грани безумия, пугаться самого себя - будто средь этих окружающих меня
уродливых, странных созданий я один был чудовищем... Я уж думал, что эта страшная
обвинительная речь никогда не кончится, но тут прозвучали слова:
- А теперь пускай Высокое Собрание ставит
на голосование эту кандидатуру тарраканской делегации!
Зал застыл в гробовой тишине. Что-то шевельнулось
рядом со мной. Это мой тарраканин встал, чтоб опровергнуть хоть некоторые упреки...
Марк Твен